Алюминиевая консервная банка, разукрашенная в весёлые панславянские цвета «Чешских авиалиний», неуклюже шлёпнулась на полосу аэропорта имени Вацлава Гавела. Турбины затарахтели реверсом, и набитый человеческим мясом сорокатонный снаряд смерти нехотя остановился в середине ВПП, в очередной раз каким-то чудом умудрившись не убить нас всех. Я вытер со лба холодный пот.

Никогда не полюблю самолёты. Путешествие должно начинаться с радостного ощущения дороги, уносящей тебя всё дальше и дальше, с редких огней населённых пунктов, остающихся за окном, с рассвета под Смоленском и непроглядных белорусских туманов, со вкусного обеда в кафе на польской заправке и прочих прекрасных вещей, вдохновляющих и настраивающих на нужный лад; а вместо этого — занюханная электричка, набитый аэроэкспресс, аэропорт, куда надо приехать заранее для того, чтобы долго заниматься моим самым нелюбимым делом — тупым ожиданием, и самое плохое — самолёт.

1.

Шереметьево, по-настоящему европейский снаружи, остался всё таким же советским внутри. Онлайн-регистрация — только для избранных авиакомпаний, время начала регистрации на сайте указано неправильно, внутри аэропорта никто ничего не знает и никто ни за что ответственности не несёт.

– Молодые люди, вы из Москвы? — обращается к нам представительного вида мужчина в костюме. По его виду понятно, что его задача — впарить что-то москвичам, поэтому я реагирую моментально:

– Мы из Нарьян-Мара.

Глаза его округляются, и он даже не находится, что сказать нам — вероятно, мы первые люди, живущие по ту сторону МКАДа, которых он встретил в своей жизни. Его реакция так нам понравилась, что всё время, пока мы ждали регистрации, для всех остальных аэропортовых прилипал мы были людьми из Нарьян-Мара, и это действовало безотказно.

Так или иначе, мы оказались в Праге, живыми, здоровыми и даже с багажом; мы взяли такси и покатили по адресу, где нас должно было ждать жильё. Перед поездкой я читал про пражских таксистов и про то, что не все они — истинные рыцари и джентльмены; некоторые из них могут, страшно представить, попытаться обмануть наивных туристов, включив неправильный тариф или выбрав слишком длинный маршрут. С тарифом, в меру моего понимания, всё было в порядке, но вот маршрут мне показался действительно довольно странным; некоторые места мы явно проезжали по кругу, и, когда я узнал здание, мимо которого мы проехали уже в третий раз, и был готов открыть рот и громогласно обличить таксиста во всех его грехах, он остановил машину и честно признался, что не знает, куда ехать дальше. Точнее, мы находились на нужной улице, но он не мог найти дом, несмотря на наличие в автомобиле навигатора.

Мы позвонили хозяйке наших апартаментов и дали телефон таксисту, чтобы они могли пообщаться на одном языке и, возможно, понять друг друга; в итоге адрес всё-таки был найден, и всё разрешилось к взаимному удовольствию сторон, но этот небольшой инцидент имел и некоторые более важные последствия: он немного отвлёк меня от самолётных переживаний и позволил перезагрузить систему восприятия, так что с этого момента я мог начать пытаться получить удовольствие от нашего небольшого рождественского путешествия, а жена, которая не боится летать, и вовсе находилась в приподнятом настроении, так что мы решили пойти гулять по Праге сразу, как только разгрузим вещи и осмотрим наше пристанище.

2.

3.

4.

5.

Апартаменты были замечательные. С одной стороны окна выходили на большой парк, где в кронах деревьев по утрам резвились белки, а с другой стороны был тихий внутренний дворик, и туда выходил наш солидных размеров балкон, на котором имелся угольный гриль, а к подобным вещам я, как известно, питаю слабость. В комнате стоял музыкальный инструмент, похожий на фортепиано, при ближайшем рассмотрении оказавшийся умело замаскированным под фортепиано синтезатором, и по вечерам я играл на нём одной рукой «Интернационал» — единственную мелодию, запомнившуюся мне с тех далёких пор, когда моя бабушка всё-таки забросила попытки сделать из своего полностью лишённого музыкального слуха внука великого пианиста.

Но вот электрику в этом помещении проектировал полный безумец; для нас это было весело, но если жить в таком месте постоянно — можно рехнуться за довольно ограниченное количество времени. Освещением в комнате-студии управляли в общей сложности тринадцать выключателей. Из них четыре пары были проходными, то есть по их положению нельзя было сказать, включены они или выключены в данный момент, а остальные — обычными, включающими свет в прихожей и в кухне. Проходные управляли верхним светом, верхней подсветкой и нижней подсветкой, а также странным светильником, вмонтированным в стену между кухней и ванной комнатой; последний мог также включаться и выключаться из ванной. При этом проходные и обычные выключатели располагались в ряд и ничем не отличались друг от друга, а в спальне, помимо трёх выключателей и пары настольных ламп, был пульт дистанционного управления, позволявший выбирать цвет и интенсивность боковой подсветки. В целом эта схема освещения являлась прекрасной демонстрацией принципа «всё хорошо в меру» от противного.

Разумеется, нас это нисколько не расстроило. После того, как я побыл килькой в томате, запертой в консервной банке на высоте десяти километров, меня вообще мало что может расстроить, а жене всё это даже понравилось, что многое объясняет — ведь владелицей наших апартаментов тоже была женщина; возможно, непостижимому женскому сознанию такие игры разума доставляют какое-то удовольствие.

В общем, мы вышли в Прагу. Был вечер пятницы за пять дней до Рождества, но улицы, по московским меркам, можно было назвать пустыми, не было диких пробок и толкотни, и всё это казалось очень непривычным. Мы вышли на ближайшую к нам крупную улицу, и побрели по направлению туда, где, по нашим представлениям, находился центр; к тому же, проезжая на такси, я заметил, что где-то в том же направлении есть станция метро, а там, где есть метро — есть ночная жизнь. Мы шли по улицам, где почти не было людей и проезжали лишь редкие автомобили, и неожиданно вышли к площади Мира.

Это мы потом узнали, что она — площадь Мира, а пока мы не знали здесь совсем ничего, и сияющая множеством огней площадь сразу привлекла наше внимание; так мы попали на первую для нас пражскую рождественскую ярмарку.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

Рождественская ярмарка — прекрасное место. Здесь можно съесть и потрясающе вкусную свиную рульку, и национально-чешскую сладкую булку с дыркой — трдельник, и много ещё всякой вкуснятины, а запивать это предлагается многочисленными подогретыми слабоалкогольными напитками — глинтвейн, пунш, сидр, для любителей местного колорита есть и менее известные отвары, а для истинных космополитов предусмотрены блины с пармезаном и рататуем. Удивительно, но именно на нашей ярмарке на площади Мира в любой день было совсем немного народа; а отойдя всего пару десятков метров, мы обнаружили сквер со множеством пустых лавочек, где можно было расположиться и употребить приобретённое на ярмарке. Одну из этих лавочек занимала компания местной молодёжи. Молодежь, против наших ожиданий, не пила пива, не плевала на тротуар семками и не била бутылки; молодежь играла в «крокодила», и делала это столь зажигательно, что я, чёрт побери, присоединился бы к ним, если бы хоть что-то понимал по-чешски, ведь я же настоящий чемпион по «крокодилу», я смог сначала заставить человека показать слово «парааминодиэтиланилинсульфат», а потом — убежать от этого человека, а это, согласитесь, значимое достижение. Площадь Мира — символ интернациональности Праги, от этой площади расходятся лучами улицы Французская, Английская, Американская, Бельгийская, Румынская, и множество улиц, названных именами столиц, и, возможно, поэтому мы не чувствовали себя здесь чужими. Прага захватила нас с первого вечера, и не отпускала нас до самого последнего дня, не считая тех нечастых моментов, когда мы изменяли ей с расположенными неподалёку городами и достопримечательностями; но мы неизменно, каждый вечер, возвращались на свою площадь Мира, ели трдельник и пили глинтвейн, и только после этого могли позволить себе пойти домой; и даже сейчас, после этого целого безумного дня нам хотелось гулять здесь бесконечно. Но мы слишком устали; мы пошли обратно, и, не без труда справившись с выключением света в нашей спальне, провалились в сон.

Приятно гулять утром по городу, который понравился тебе ещё вечером. В тот день мы гуляли пешком и прошли множество пражских улиц, посмотрели издалека на Карлов мост, увидели, какая там толпа, и поняли, что лезть туда у нас нет никакого желания; на этот счёт у нас созрел хитрый план, который мы осуществили позднее. А пока мы пошли по другому мосту, не столь популярному у туристов — мосту Легии, что бы ни значило его название. В середине этого моста можно спуститься вниз, на Стрелецкий остров посреди Влтавы, и побродить прямо среди стаи живущих тут лебедей; правда, излишне беспокоить лебедей нельзя, за этим наблюдают специальные люди, и кто знает, какие кары уготовали они тому, кто, по их мнению, испытывал терпение птиц слишком долго, а потому мы ретировались с острова и поспешили на Вацлавскую площадь.

20.

21.

22.

Вацлавская площадь — наверное, самое многолюдное место Праги вообще, и идти туда точно не стоит, если у тебя не назначено там что-нибудь, но у нас как раз было назначено: жена договорилась с Натальей, давним ЖЖ-фрэндом, о личной встрече. Девирт — это всегда интересное событие само по себе; к тому же, мы привыкли к другому формату путешествий — пара месяцев в стране, когда мы успеваем разобраться во всём сами, а для недельной поездки на Рождество нельзя было и придумать лучшего подарка, чем добровольный гид, знающий каждый закоулок Праги.

23.

24.

– Ну, пойдёмте, — сказала Наталья, и мы пошли. Была суббота, а мы видели достаточное количество фотографий Пражского Града, чтобы не пытаться соваться в этот туристический муравейник в выходные, и Наталья вела нас именно туда, но каким-то совершенно противоестественным путём, по которому, видимо, не ступала нога туриста. Остались позади шумные улицы современной Праги, мы шли по вымощенным булыжником, непроезжим и явно очень старинным подворотням Пражского Града, но при этом мы были практически одни; действительно, в процессе нашей импровизированной экскурсии было множество моментов, когда в поле нашего зрения не было ни одного человека, кроме нашей дружной компании. Всё-таки прогулка по городу с хорошо знающим этот город человеком — это неоценимо.

25.

26.

27.

28.

В какой-то момент мы вышли к собору святого Вита, который является архитектурной доминантой Праги. И, хотя количество людей рядом с собором нас ужаснуло, этот опыт имел и некоторые положительные стороны: жене настолько понравилось слово «доминанта» в контексте этого собора, что с этого момента она стала употреблять его по всем возможным поводам, иногда внося тем самым долю здоровой женской алогичности в наши слишком прагматические оценки.

«Да ладно, занюханная какая-то кафешка, и мест свободных почти нет», – «Зато доминанту видно!»

«У нас в комнате висит картина с доминантой и Карловым мостом. Мы обязаны попасть на Карлов мост и будет логично, если мы сразу попадём и к доминанте».

«Мы подъезжаем к Праге ночью не пойми с какой стороны, но всё равно видно доминанту — на то она и доминанта!»

Где-то на закате развития современной советской психолингвистики я изучал фоносемантику, и старался не мешать этим фонетическим пароксизмам, понимая, что они могут доставлять их носителю самостоятельное, ничем не обоснованное удовольствие.

Тем не менее, мы быстренько срулили от доминанты и зашли в очень туристическое, но при этом и очень атмосферное место — ресторан «У короля разбойников».

Просто открыв ресторан в Праге, вы вряд ли привлечёте много посетителей. Ресторанов здесь — по паре штук на каждого жителя Праги, и каждому из них приходится выбивать себе место под солнцем, а для этого каждый придумывает какую-то неповторимую фишку. Король разбойников преуспел в этом в полной мере, воссоздав в своих стенах средневековую атмосферу: источниками света здесь являются только свечи, блюда подаются без комплекта столовых приборов (нужно попросить, чтобы их принесли, и разносящий, которого язык не поворачивается назвать официантом, будет недоволен этой просьбой), а снующая по залу девица, принимающая заказы, в этой средневековой темноте может запросто неожиданно ткнуть вас пальцем в бок, имея при этом целью изрядно вас напугать — и, учитывая окружающую обстановку, ей это удаётся.

День шёл своим чередом, мы попрощались с Натальей, пошли к себе на площадь Мира, съели по трдельнику и выпили глинтвейн, и только после этого посмотрели на часы. Оказывается, мы ходили по Праге пешком десять часов подряд! В принципе, для нас это не рекордный результат, но мы совершенно не чувствовали той усталости, которая соответствовала бы этому немалому сроку. Прага засасывала нас, понемногу открывая нам всё больше и больше — и, почувствовав, что мы здорово сидим на крючке, решила нас шокировать: следующий день был днём настоящих потрясений.

29.

30.

31.

Утром мы купили суточный билет на общественный транспорт. Мы решили, что если ходить по десять часов в день исключительно пешком — долго мы не протянем, и сочли это достаточным оправданием, чтобы попробовать вот эти все метро, автобусы и прочее, что мы так не любим на родине. И знаете что? Это шок.

32.

33.

Первый, и, наверное, самый большой шок постиг меня, когда я спускался на эскалаторе к платформе станции «Намести Миру». Это была та самая площадь Мира, на которой мы ежедневно ели трдельники и пили глинтвейн, и вот, наконец-то, решили попробовать спуститься здесь в метро — наверное, интуитивно полагая эту станцию самой безопасной, раз уж мы едим здесь трдельники. Однако в процессе спуска вниз я почувствовал себя неуютно. Я оглядывался по сторонам и старался понять, в чём дело, и когда понял — я испытал настоящее потрясение, сравнимое, вероятно, только с потрясением дайвера, погрузившегося на полсотни метров и встретившего там инопланетного кальмара с Проксимы Центавра, по совместительству — большого специалиста по творчеству Битлз. В пражском метро нет тётенек для аварийной остановки эскалатора! Тех самых, которые не дают справок, и которые ежедневно и неусыпно вливают в наши уши полезнейшую информацию о «стойте справа, проходите слева» — их просто нет! Я долго искал, куда чехи их спрятали. Постучал по металлическому настилу эскалатора внизу, заглянул в окошки механизма по ходу, постарался найти тайную дверь вверху эскалатора. Всё тщетно — их просто нет! Как?! Эскалатор просто не может, физически не может работать без тётеньки, ответственной за его аварийную остановку! Если не она, то как граждане узнают, что стоять надо справа, а проходить — слева? Будет путаница, неразбериха, паника, столпотворение. Неужели они решили эту многовековую проблему, но не поделились её решением с нами, братьями-славянами, с московским метрополитеном, со всеми многочисленными родственными им славянскими народами, которые стенают под необходимостью найма смотрителей эскалатора? Я не хочу в это верить. Я буду думать, что секрет организации эскалатора без бабушки-смотрителя столь сложен, что они не захотели возлагать на нас груз этих знаний, ведь во многой мудрости много печали, и умножающий познания, умножает скорбь.

В полном оцепенении от того, какими технологиями овладели наши славянские сородичи, мы вышли на станции метро «Староместская», чтобы погрузиться в атмосферу старого города, возненавидеть толпу и сбежать от неё, но... тут нас ждало второе потрясение, совсем уж неожиданное.

Те, кто читает наши отчёты постоянно, знает, что мы оба — социофобы. Общество других людей, независимо от их пола, возраста и цвета кожи, национальной и религиозной принадлежности, вызывает у нас дискомфорт, если эти люди находятся в непосредственной близости от нас и их количество превышает три штуки. В редких случаях дискомфорт может быть вызван и меньшим количеством человеческих существ, в ещё более редких случаях это количество может быть увеличено, но существенных девиаций в этом правиле никогда не наблюдалось — до этого самого дня.

Мы вышли на Староместской площади, в месте, где туристическое столпотворение достигает своего апогея. Здесь люди, похожие на индейцев, а национальных костюмах индейцев играют индейскую музыку. Здесь можно услышать два десятка разных языков, и из этих двух десятков штук пятнадцать будут славянскими, а из них штук десять окажутся русскими. Здесь люди прикасаются друг к другу просто в процессе передвижения по площади и даже не извиняются за это — столь естественным кажется им это вторжение в личное пространство другого человека.

Всё это, несомненно, должно было нас ужасать, но... странное дело, почему-то не ужасало. Мы были во множестве европейских стран, познали множество разных менталитетов и типов психологии, мы избегали социальных итальянцев, мы полностью разделяли чувства голландцев, которые сторонились чужаков и не особенно старались к нам прилипнуть, мы никогда не посягали на мононациональность поляков, были солидарны в части разделения личного пространства с немцами и даже иногда сторонились наших любимых, но излишне социальных для нас хорватов, но здесь, на Староместской площади, мы ощутили истинное единение с народом. Мы купили пару кусков рульки и глинтвейн, и сели со своими картонными тарелками за длинный стол с другими людьми — кто-то, наверное, усмехнётся, или не найдёт в этом эпизоде ничего необычного, но, поверьте, для нас, социофобов, это был уникальный опыт — сесть за стол рядом с другими людьми, ведь обычно мы даже не заходим в ресторан, если в нём нет отдельного столика, со всех сторон окружённого другими столиками, которые на момент нашего приземления пусты; мы с удивлением прислушивались к своим новым ощущениям. Нашими соседями оказались японцы и китайцы; удивительно, но представители двух этих родственных, но вместе с тем таких непохожих наций, общались друг с другом по-английски. Возможно, именно столь большая разность наших культур смогла поддержать эту вспышку странного в нас, и мы сидели, пили-ели и прекрасно себя чувствовали.

34.

35.

36.

Впрочем, эта внезапная тяга к социализации оказалась легко преодолимой — стоило залезть на смотровую площадку какого-то здания, потолкаться среди полусотни людей на площади в пять квадратных метров, пообщаться с наглым англоговорящим фотографом, который всех выгнал с самой удобной точки съёмки и никого туда не пускал, и статус-кво был восстановлен, толпа снова стала похожа на муравейник, и нам ничего не оставалось, кроме как сбежать в Вышеград.

37.

38.

39.

40.

41.

42.

43.

44.

Вышеград — это такая древнющая крепость, расположенная довольно далеко от центра, где, к нашей великой радости, не было вообще никого. Сама крепость довольно интересна, а ещё отсюда открывается вид на мост, проходящий прямо над крышами жилых домов — такое тоже не каждый день увидишь. В общем, съездили мы сюда явно не зря, отдохнули от толпы, нагуляли аппетит и поехали обратно в центр, который к тому времени порядком опустел, ведь к нашему возвращению уже совсем стемнело, и мы решили, что вряд ли найдём лучшее время для посещения знаменитой Золотой улочки.

45.

46.

47.

48.

49.

50.

51.

52.

Улица эта интересна своей конфигурацией и миниатюрными, прямо-таки карликовыми домиками. К сожалению, она знаменита настолько, что сам вход на неё платный, карликовые домики давно превратились в сувенирные магазины, и нет такого дня, когда здесь не было бы толпы туристов. Но вечером сувенирные магазины закрываются, вход становится бесплатным, а на самой улице нет ни души; и так как в этой улице нас интересовал её внешний вид, а никак не сувенирные магазины, мы остались довольны этой прогулкой.

53.

54.

55.

Следующий день обещал быть непростым: мы собирались всех обмануть и оказаться на Карловом мосту в шесть утра, вместе с рассветом; по нашим представлениям в это время там должны были быть только самые упоротые фотографы и работники коммунальных служб. Ни фотографы, ни работники не обманули наших ожиданий; тем не менее, одновременно с нами на мосту были пять или шесть человек, и нас это полностью устраивало.

56.

57.

58.

59.

60.

61.

62.

63.

64.

Пустой Карлов мост прекрасен, равно как и начинающийся за ним и такой же пустой в это время Пражский Град, и мы гуляли здесь некоторое время, а потом поехали... Нет, это уже совсем другая история, потому что она не про Прагу, и её я буду рассказывать в следующий раз. В следующие дни мы возвращались в Прагу под вечер, чтобы съесть трдельник, выпить глинтвейн и лечь спать; для прогулок по городу у нас должен был остаться ещё один день, последний перед отлётом, но его у нас не оказалось, так как в дело вмешались обстоятельства непреодолимой силы.

65.

66.

В самом начале этого злополучного дня мы пошли в магазин. Последние дни мы не слишком хорошо высыпались, проводили по десять часов на ногах и ещё пять-шесть — за рулём, иногда забывали поесть, в общем, всё как обычно в наших путешествиях; и потому мы решили, что в последний день просто спокойно погуляем по городу, и первым делом, как я уже сказал, пошли в магазин. Пока я там что-то смотрел, жена вышла на улицу, пожаловавшись на самочувствие, а я набрал каких-то не очень нужных вещей и пошёл с ними к кассе. Кассирша пробивала покупки, и внезапно глаза её округлились, и она закричала что-то по-чешски, указывая рукой через моё плечо, и рванула из магазина. Обернувшись, чтобы посмотреть, что за катаклизм заставил её оставить кассу, я обнаружил, что моя вторая половина, вышедшая подышать воздухом, изволила хлопнуться в обморок прямо на улице. Так нам пришлось познакомиться с чешской системой здравоохранения.

В принципе, конечно, ежу было понятно, что дело в переутомлении и недостаточном восполнении запасов энергии, то есть, проще говоря, в нерегулярном питании, что вкупе с простудой и вызвало такой неприятный эффект. Но это было понятно ежу и мне, а не трём чешкам, которые успели скопиться на месте происшествия за то время, что я выходил из магазина — а делал я это, поверьте, соответственно ситуации, то есть с максимальной скоростью. Одна из чешек успела вызвать «скорую», и нам оставалось только ждать; жена к тому времени уже более или менее пришла в себя, а среди свидетельниц происшествия оказалась одна англоговорящая, так что мы все немного ориентировались в происходящем.

Прошло около двух минут, и чешки стали громко возмущаться по поводу того, что «скорой» нет так долго; я смотрел на них с грустной усмешкой человека, который хорошо знает, что такое «долго», но не может этого никому рассказать, потому что цивилизованные люди всё равно не поверят жителю каменного века. С начала их возмущения прошло ещё с полминуты, и «скорая» прилетела как положено, со всеми регалиями, с сиреной на полгорода и разворотом через двойную сплошную; я, кстати, не преувеличиваю — в Европе сирены у экстренных служб воют так, что слышно за несколько кварталов.

Несмотря на то, что пациент к тому времени мог передвигаться самостоятельно, жену погрузили на носилки и закатили внутрь скорой. Через пару минут нервного ожидания из двери высунулся член экипажа и сказал, чтобы мы ждали, пока они будут заполнять бумаги. В этот момент стало окончательно ясно, что ничего серьёзного не происходит, две чешки рассосались в неизвестном направлении, а третья осталась со мной в качестве добровольного переводчика. Она работала учителем танцев, и по этой причине проходила первоначальную медицинскую подготовку, и добрых десять минут, пока оформлялись бумаги, непрерывно строила версии происшедшего — от беременности до хронической гипотонии; мой вариант с переутомлением её в целом устраивал, но был скучным и неинтересным, и она старалась на нём не зацикливаться.

Наконец, меня пригласили внутрь машины. Как оказалось, за это время были сделаны некоторые основные анализы, поставлена капельница с физраствором, а также написана куча бумажек, одной из которых была фактура на оплату услуг «скорой». Я был не в том настроении, чтобы думать о страховых компаниях, и просто заплатил наличкой, после чего мы поехали в больницу.

После двухминутной «скорой» больница меня уже не удивила. Нормальный такой футуристический медицинский центр, как в фильмах показывают, со стеклянными дверями, какими-то наноприборами из будущего и самоходными кроватями с электроприводом. Мне нашли англоговорящего врача, который долго пытал нас обоих на предмет наследственных заболеваний, но после моих рассказов о десятичасовых прогулках, простуде и нерегулярном питании, этот пражский Хаус оставил попытки выявить редкий мутировавший вирус, и согласился с версией о переутомлении, хотя и сказал, что в любом случае обязан провести минимально необходимые анализы. Мы не возражали — нам было интересно, как это здесь работает.

«Минимально необходимыми» оказались ЭКГ и общий анализ крови, включавший в себя примерно тридцать показателей, всё это было сделано в течение часа, и всё это время жена лежала на кровати с монитором давления, пульса, температуры и чёрт знает чего ещё; я очень старался не прослезиться прямо на месте, вспоминая, как в московской «скорой» мне зашивали палец нитками для живота, потому что других не было. Когда мне выставили счёт, я молча протянул кредитную карту, даже не спрашивая, принимается ли такой способ оплаты в этом центре нанотехнологий и... не ошибся.

И чтобы поставить жирную точку в этом не слишком приятном, но очень познавательном эпизоде, конечно, нужно отметить, что после нашего возвращения страховая компания возместила все расходы; теперь я точно знаю, что не зря не экономлю на страховке в наших путешествиях.

Это столкновение с Медициной с большой буквы, с медициной, какой она должна быть, и не где-нибудь в Швейцарии, а в восточной Европе, выбило нас из колеи, наверное, даже немного больше, чем само это малозначительное происшествие. В тот день мы больше никуда не пошли — врач рекомендовал отдохнуть, и это был первый раз в моей жизни, когда я безоговорочно и не задумываясь прислушался к совету врача.

Положительный же момент этого инцидента состоял в том, что в нашем путешествии образовалась некоторая недосказанность и незаконченность, и мы оба хорошо понимаем, что у нас нет иного выхода, кроме как вернуться ещё раз в Прагу, съесть трдельник, выпить глинтвейна и постараться остаться в сознании.

67.

68.