Монотонный гул, тихая музыка, пролетающие мимо огни... Где я? Что здесь происходит? Надо просыпаться. А, точно, машина. Я внутри неё и она едет на запад. Так, самое главное — я не за рулём? Вроде нет. Тогда всё хорошо.
Мы выехали из Москвы за полночь, и через 16 часов дорог, границ, заправок и кафе, оказались в польском Белостоке. Дорога на сей раз не чинила нам никаких особенных препятствий, за исключением двух мелких неприятностей, первой из которых был датчик уровня топлива, который изволил испустить дух непосредственно перед поездкой. Ремонтировать было уже некогда. Что ж, придётся заправляться по одометру. Мы ездили с дырой в радиаторе, с погнутым диском, без водительского «дворника», на лысом с одной стороны колесе и с нарушенной геометрией подвески. Подумаешь, датчик топлива.
Второй неприятностью были московские платные дороги. Их придумал какой-то не блещущий мощью своей мысли чиновник, который однажды съездил в Европу, и, увидев мельком из окна служебного автомобиля, как это устроено на европейских автобанах, решил, что у нас непременно нужно сделать так же. Вернувшись, он сбивчиво и невнятно объяснил это начальнику дорожно-строительной компании, который с его слов примерно набросал карандашом план и отдал его прорабу, а тот, в свою очередь, забыл этот план дома и пересказывал его узбекам-строителям по памяти. В итоге мы имеем то, что имеем. Я не впервые вижу платные дороги, поверьте, и я всё время ехал чётко по указателю «оплата наличными», но приехал в гейт с транспондером, и сдавал из него задом. Про систему передачи денег я не буду даже рассказывать, это нужно видеть собственными глазами, чтобы поверить, что можно сконструировать такие окошки для денег, в которые не пролезает палец. Ну и, конечно, Москва впечатлила финансовым размахом — 80 рублей за 10 километров дороги. В абсолютных цифрах это копейки, но если разделить стоимость на расстояние, получится дороже, чем в Швейцарии.
Всё, к чёрту. Москва — она где-то там, полторы тыщи километров назад. Мы в Белостоке, тут белый день, мы заселились в почти пустой и очень хороший отель, и мы совершенно не собираемся спать, несмотря на 16 часов непрерывной езды. Мы в Польше, в новом для нас городе, и мы не были бы нами, если бы не пошли по нему гулять. Пусть даже это и город-торговый центр. Да, именно это я слышал о Белостоке от людей, которые часто бывают там ввиду близости белорусской границы — куча торговых центров, есть где затариться, а больше ничего интересного нет.
Мы не сразу сориентировались, куда идти, пришлось отвыкать от руля и привыкать к ногам, но всё же поймали нужное направление, пришли в центр, и... Ребят, вы серьёзно? Торговый центр, да? Да Белосток — просто офигенный город. Здесь есть старые площади, узкие улочки, уютные кафе, чёрт, здесь есть даже долбаный ДВОРЕЦ, с парком и фонтанами, и с полным отсутствием народа. Пожалуй, с этого момента я введу в свою речь идиому «не видеть дальше торгового центра».
Вечер в Белостоке завершился в кафе «Шерлок Холмс» на центральной площади у ратуши. Бургер с пивом — совершенно необходимая часть вечернего рациона автопутешественника.
Следующим утром мы уже ехали в Берлин. Так уж у нас повелось, что мы знакомимся с городами Польши по одному, и на каждый город у нас обычно есть полдня, но чем больше мы видим этих городов, тем больше нам нравится Польша.
Наверное, именно поэтому мы решили заехать в Познань. Ну, не только поэтому, а ещё потому, что поляки успели достроить автобан до Берлина. Слово «Познань» до этого момента вызывало во мне бурю отрицательных эмоций, потому что именно отсюда начиналась одна сплошная пробка до самой границы с Германией несколько лет назад, и мы плутали в ночи по просёлочным дорогам, пытаясь её объехать; но сейчас был белый день, в Познань вёл широченный автобан, один из самых скоростных в Европе, и мы решились.
Познань — красивый город, но слишком большой, чтобы близко познакомиться с ним за те несколько часов, которые у нас были. Мы успели увидеть всё, что успели увидеть, и двинулись в Берлин.
Берлин, наш старый знакомый, приветливо встретил нас, и, чтобы нам не было скучно, приоткрыл некоторые доселе нам неведомые свои стороны. Я не особенно заморачивался с бронированием отеля на одну ночь, и выбрал тот, который был ближе к автобану; так уж получилось, что этот отель был расположен рядом с аэропортом Темпельхоф. Аэропорт закрыли лет семь назад, превратив его в парк, и поступили при этом достаточно необычно для немцев. Вместо всего вот этого проектирования, девелопмента, инжинирига, и всего остального, что так любят немцы, они просто приделали к ограде лётного поля ворота и сказали: «Теперь здесь парк. Был аэропорт Темпельхоф, а стал парк Темпельхоф». И именно такой нестандартный подход позволил появиться этому месту, которое превратилось из простого парка в социальное явление.
Взлётная полоса стала прекрасным полигоном для скейтбордистов и роллеров, а на насыпи лётного поля по вечерам собирается огромное для среднестатистического парка количество людей, чтобы выпить пива и пообщаться. По духу всё это больше похоже на коммуну хиппи, чем на парк, и мы сполна прониклись этим духом, хоть и провели здесь всего пару часов — в Берлин мы попали довольно поздно, задержавшись в Познани.
Наш вечер завершился в кафе «кухня Ливана», которое представляло собой ларёк с шаурмой. Признаться, мы ещё не ели ливанской шаурмы в Берлине, и не могли не воспользоваться такой возможностью, а после — отель, утро, машина, автобан, хоть и не имеющий ограничений скорости, но такой долгий, заправка, кафе, я с грустью смотрю на указатели с названиями немецких городов, в которых мы ни разу не были, и мимо которых сейчас проезжаем, ещё заправка, ещё кафе, пересекаем Рейн, и...
Франция. Круассаны, лягушки, вино, же не манж па сис жур. Собственно, это всё, что я знаю о Франции. У меня есть старая присказка — когда мне сообщают какую-нибудь шокирующую новость о Франции (президент назначил министром своего попугая, прошла демонстрация в поддержку запрета ношения наручных часов, или ещё что-нибудь такое, что во Франции обычно происходит), я всегда говорю: «Ну это же французы, они странные, они лягушек едят». Никогда не думал, что, произнося эту фразу, я каждый раз попадаю в точку. Никогда не думал, что после месяца, проведённого во Франции, прочно закреплю за ней эпитет «странная». Никогда не думал, что во Франции я не попробую лягушек. Я вообще не думал о Франции.
Но Франция решила не шокировать нас с порога, а то ещё, чего доброго, развернёмся и поедем обратно в Германию. Приграничный Мюлуз встретил нас радушно и поселил в апарт-отеле, в уютном номере с кухней и с потрясающим балконом, нависающим над улицей. Не то чтобы нам вся эта красота была нужна на одну ночь, но мы не отказывались. И, разумеется, мы пошли гулять по городу. Какая разница, что до этого мы непрерывно ехали два дня? Какая разница, что мы вчера пересекли всю Германию, а завтра нам предстоит пересечь половину Франции? Мы впервые оказались в новой для нас стране, ложиться спать было бы кощунством, несмотря на надвигавшийся вечер, и мы пошли на улицу. Вторичной задачей было раздобыть ужин, но если бы нам этого не удалось — мы бы были сыты духовной пищей.
Мы шли по улицам и тайком рассматривали прохожих, среди которых, помимо явных французов, встречались явные арабы и не менее явные негры. Я многократно слышал про проблему мигрантов во Франции, и, увидев этих мигрантов собственными глазами, попробовал провести некий эмпирический анализ, и пришёл к весьма интересным выводам, которыми хочу поделиться.
На самом деле, гуляя по окраинам практически любого крупного французского города, вы увидите довольно большое количество негров. Но, как я и подозревал, ключевой вопрос здесь не в их количестве, а в том, почему вы их увидите.
Представьте себе большую толпу, на которую вы смотрите сверху. Если это будет толпа европейцев, среди которых будет один негр, вы его увидите сразу. Если это будет толпа негров, среди которых будет один европеец, вы его тоже увидите сразу. Человеческий глаз природой натренирован выделять то, что отличается от общей картины; возможно, это свойство в природе присуще хищникам вообще, это было бы логично, но я не изучал вопрос. И вот, вы идёте по европейскому городу, и ваш глаз выдёргивает из толпы каждого встреченного негра, и на десятом чернокожем вы приходите к выводу, что негры заполонили Европу. Между тем, мимо прошли 400 французов, 138 арабов, 18 индусов и пара залётных китайцев — это только те, кого вы можете дифференцировать по внешним признакам. В целом, опираясь на свои наблюдения, я могу сказать, что в относительном выражении негров во Франции значительно меньше, чем узбеков в Москве — не на порядок, но в разы.
Предаваясь этим размышлениям об особенностях человеческого восприятия, мы дошли до центра Мюлуза. Мы нашли небольшой ресторанчик, заказали какого-то мяса и по бокалу Бордо. Всё это было совершенно великолепно, и мне очень горько говорить о том, что этот опыт в контексте Франции был скорее уникальным, чем обыденным. Если, приехав в Италию, мы могли брать с полки дешёвого супермаркета любое вино, не глядя на его этикетку, и оно оказывалось для нас нектаром богов, если в Италии мы заходили в занюханную столовку за пиццей за 4 евро, и она оказывалась кулинарным шедевром, то Франция такими подарками не баловала. Это Бордо было, пожалуй, лучшим вином, которое мы пили за всё время нашего пребывания во Франции, и в тот момент нам ещё не хотелось назвать её странной.
Утром мы покинули Мюлуз. Нам предстояло проделать долгий путь до города Безье на юге страны, где мы собирались провести десять дней, и этот путь позволит мне поделиться своими первыми впечатлениями от французских дорог и, что важнее, от французских водителей.
Дороги во Франции — самые дорогие из всех встреченных нами в Европе. До этого кубок нашего первенства удерживала Италия, но Франция побила все рекорды. Впрочем, качество здешних дорог могло бы оправдать их цену, если бы не одно большое «но», и это «но» — французские водители.
Мы привыкли к разным стилям вождения в Европе, тем более, что московская подготовка позволяет рассматривать перемещение по любым европейским дорогам как возвращение с 3-го курса университета в детский сад. Поляки и венгры водят, как они думают, агрессивно, словенцы — не спеша, с расстановкой, словаки — как будто забыли, куда они едут, итальянцы — будто у них прямо сейчас подгорает пицца, а немцы — корректно, но настойчиво просят вас освободить взлётно-посадочную полосу для их Mercedes SLK. Голландцы едут, как на велосипеде, хорваты до сих пор радуются, что наконец-то построили хорошие дороги, по которым можно гонять, белорусы едут строго вдоль генеральной линии партии, и только французы едут как... Я даже не знаю, как объяснить... Как лягушки.
Возможно, я и скиф по происхождению, но для меня мужчина, который не хочет нажать на газ, когда он видит перед собой пустую дорогу, и когда это позволяют правила, имеет какие-то проблемы с гормональным балансом и должен срочно обратиться к доктору по поводу своего либидо. Французы являются строгой противоположностью этому принципу. Они едут со скоростью на 10-20 км/ч ниже разрешённой, и если перед ними возникла машина, которая едет ещё медленнее — они просто снижают скорость и едут за ней. Даже если есть ещё два свободных ряда для опережения. Поэтому человеку, у которого с гормонами всё в порядке, ездить во Франции тяжело.
Единственные действительно агрессивные водители на французских дорогах — это женщины, и это косвенно подтверждает теорию о гормональных проблемах французских мужчин. Француженка запросто может вписаться в ряд в метре от вашего бампера и уйти в закат независимо от действующих ограничений скорости. Такое ощущение, что у них спид-камеры женщин не снимают.
Мы проезжаем крупный город Лион, это редкий случай, когда автобан проходит прямо через город, где он сужается и приобретает противоестественную форму. Накладываясь на феномен французской нерасторопности, это превращается в типичную утреннюю московскую тянучку. К счастью, Лион заканчивается довольно быстро, и мы, не встретив более на своём пути никаких особенных препятствий, приезжаем в Безье.