Глава 5, в которой мы возвращаемся к истокам.

«Это не первый мой раз на Озёрах, девочки», — сказал я голосом Одинокого стрелка жене и её подруге, когда мы прибыли на Плитвицкие озёра. И это была чистая правда. Тот факт, что Ксюша здесь тоже уже была, я предпочёл не упоминать — это разрушило бы всю эпичность момента.

«Я поведу вас через Озёра самым трудным, долгим, невыносимым путём, полным страданий и боли. Вы готовы?»

Девочки неуверенно покивали, надеясь, видимо, что я шутил. Но и это тоже было правдой.

Маршрут «Н», которым я собирался пойти, идеален для индивидуального туризма. Прежде всего тем, что по нему никогда не водят групповых туристов, которых свозят сюда на автобусах со всей Европы в любое время года независимо от погоды. На Плитвицах не бывает пусто, входные билеты успешно продавались и во время наводнений 2015-го, когда озёра вышли из берегов и ходить нужно было по щиколотку в воде.

Второе преимущество этого маршрута заключается в том, что туристические группы идут в противоположном направлении. Ты встречаешься с ними, но ненадолго, они идут в одну сторону, ты — в другую. Вы, конечно, мешаете друг другу, но не так, как если бы шли в одном направлении.

Впрочем, есть у этого маршрута и недостаток, как же без этого. Дело в том, что если у вас жена — фотограф, то этот маршрут занимает не менее восьми часов. И, тем не менее, эти восемь часов того стоят.

Озёра, кажется, совсем не изменились с тех пор, как мы побывали здесь, хотя прошло целых восемь лет. Конечно, это обманчивое впечатление. Водопады, пробивающие себе дорогу в известковых скалах, меняют профиль постоянно, деревья стареют и падают в воду, на их месте вырастают новые, а рыбы, которые смотрят на нас из воды — это правнуки тех рыб, которых мы видели, когда были здесь в прошлый раз. Но мы не замечаем таких подробностей, воспринимая эту красоту в целом, неделимо.

Первые пару часов мы проводим в тишине утреннего парка. Мы приехали ранним утром, автобусы ещё не успели выгрузить обычные толпы, и никто не мешает нам увидеть парк таким, каким он был с начала времён, и каким он оставался до середины прошлого века — пустым, совершенно безлюдным и прекрасным.

Постепенно людской ручей начинает наполняться, набирает мощь, и вот уже навстречу нам попадаются не отдельные люди, а целые кластеры, их плотность увеличивается, и ещё через пару часов они образуют один непрерывный поток, который будет идти навстречу нам. Эти пара часов — отражение всей истории парка второй половины двадцатого века в миниатюре: от полного безлюдия к непрерывной туристической очереди.

Но есть части истории, которые парк предпочтёт скрыть и не покажет так наглядно каждому залётному туристу. Не покажет, как в 1991-м именно здесь, на Плитвицких озёрах, пролилась первая кровь в хорватской войне за независимость. Не покажет, как 1995-м вооружённые силы республики Сербская Краина заминировали территорию парка целиком, чтобы взорвать в случае поражения всё, лишь бы никому не досталось. Не покажет работы по разминированию, которые заняли много лет и позволили сделать парк безопасным для посещения, но вряд ли когда-то будут завершены окончательно. Не покажет, потому что ему стыдно. Не за себя, за нас, за людей.

Всякий раз, когда я приезжаю в такое место, как Плитвицы, во мне просыпается внутренний эгоист. Возможно, не совсем верно называть его эгоистом, потому что его желания не направлены на удовлетворение лично моих потребностей, но мне сложно подобрать более подходящее слово. Мне хочется взять большую-большую метлу и выгнать всех оттуда к чёртовой матери, выгнать так, чтобы они рассказали всем, кого знают, что не надо туда ходить, совсем не надо, там злой дядька с метлой, и, подогнав их ко входу, бросить прощальный взгляд на это нерукотворное великолепие, после чего выйти со всеми и закрыть за собой дверь навсегда, ну или по крайней мере до того момента, как какая-то более цивилизованная цивилизация, простите за тавтологию, сочтёт себя достойной откупорить её снова.

Конечно, моё желание неосуществимо, да я и сам бы не хотел его осуществлять, если посоветоваться с тем моим внутренним эгоистом, который реально эгоист, а не за мир во всём мире. Но иногда, по сиюминутному желанию матери-природы, наши мысли становятся материальными. Хотя бы ненадолго.

Пасмурное небо сверкнуло, над озёрами прокатился гром, многократно отражённый скалами и оттого по-настоящему пугающий, и после этого на секунду затихло всё — не шевелились люди, не пели птицы, и казалось, что даже деревья замерли и водопады приглушили свой вечный шум. А потом хлынул дождь.

Это не был какой-то там грибной дождь, или, например, дождь для орошения полей, или какие там ещё виды есть в расписании дождей у природы. Это был самый натуральный дождь устрашения, дождь, который должен был напомнить людям их место на этой планете. Природа как бы намекала нам, что в любой момент может взять и смыть всех нас в эти самые озёра, но пока не хочет. Мы в спешном порядке эвакуировались на электролодке ко входу, так и не пройдя даже половины маршрута «Н», но даже предусмотрительно взятые с собой дождевики не помогли нам остаться сухими.

На обратном пути я был немногословен. Пассажиры говорили о чём-то своём, а я думал о тех вещах, о которых обычно думает человек, который слишком до фига думает. На самом деле, меня очень пугает перспектива того, что пассажиры моей машины могут узнать, о чём я думаю, пока нахожусь за рулём. Мне кажется, они могут отказаться со мной ехать.

Но, так или иначе, природа была к нам благосклонна, и мы снова оказались в Загребе.

«Вы выжили только благодаря мне, девочки. Помните это.» — резюмировал я события дня, открывая вино.

Как ни странно, никому не пришло в голову мне возразить.