Круг наших интересов, собственно, и не ограничивался Ригой изначально. Рядом с нами была Юрмала, и национальный парк Кемери, и ещё некоторое количество локальных достопримечательностей, и мы, недолго думая, начали крайне непоследовательно обследовать всё это. В путешествиях нам вообще не свойственна какая-то последовательность.
И поэтому сначала мы поехали в Кемери. По большому счёту, Кемери — это лес. Большой, густой смешанный лес. Не более того.
С той лишь оговоркой, что не из каждого леса можно выйти к морю. Мы не то чтобы ожидали от зимнего моря чего-то особенного, ведь с зимним Балтийским морем мы уже познакомились в Финляндии, но именно здесь, в Латвии, оно по какой-то причине являло собой воистину незабываемое зрелище. Волны, застывшие снежной пеной, целые полуострова льда, вдающиеся в море, и полная тишина, нарушаемая только шумом прибоя.
Чтобы не ехать назад тем же путём, мы сделали круг по дорогам Кемери, и дороги эти представили нам унылый колорит околорижской провинции. Заснеженные поля, заснеженные леса, заснеженные дома, похожие на те, которые мы видели у границы, и почти полное отсутствие людей на протяжении всего пути. Мы заехали в небольшой городок Тукумс, и не нашли ничего такого, ради чего там стоило бы задержаться.
А в следующий раз мы уже вполне целенаправленно поехали в Юрмалу. Как мы и ожидали изначально, Юрамала оказалась местом, с одной стороны, довольно пафосным, а с другой — абсолютно лишённым всякой туристической инфраструктуры за пределами высокого сезона. Закрытые дорогие рестораны, длинные улицы, сплошь состоящие из забавных небольших домиков, унаследовавших, с одной стороны, викторианский стиль, а с другой — очарование постройки на дачном участке, и все эти домики, за редким исключением, пусты — люди приезжают сюда только летом. Зимой это место производит сложное впечатление, в котором мы не захотели разбираться, отправившись вместо этого к морю.
Нельзя сказать, что море в Юрмале чем-то принципиально отличается от моря в соседнем Кемери, во всяком случае, зимой. Именно поэтому мы, прогуливаясь по побережью то тут, то там, и перемещаясь вдоль этого самом побережья на машине, сами не заметили, как снова оказались в Кемери среди знакомого леса. И, так как местное море мы уже обследовали, на этот раз мы уделили больше внимания лесу, покатавшись по просёлочным дорогам на удивление неплохого качества.
Каждая наша следующая вылазка к морю была похожа не предыдущую, и тем удивительнее было то, что мы проводили на море всё больше и больше времени. В какой-то из дней мы поймали себя на том, что гуляем по пляжу уже пару часов, и уже отошли от машины на четыре с лишним километра, а ведь возвращаться нужно ровно столько же — по снегу и льду, а иногда и преодолевая препятствия. За пределами того, что является общественными пляжами, побережье порой представляет собой останки каких-то некогда важных стратегических сооружений, превратившихся со времён СССР в затейливый набор бетонных блоков и труб, и всё это обильно покрыто льдом. Перемещение по этим конструкциям требует особенной осторожности и занимает чёртову уйму времени, которого нам всегда так не хватало, учитывая очень короткий зимний световой день. Вот и в тот раз мы хотели дойти до «вооон того маяка», но поняли, что не успеем вернуться до темноты.
Поэтому, вероятно, у нас и созрела идея похода на пирс Мангальсала. Пирс находился на территории Риги, являлся, если верить гуглу, излюбленным местом отдыха рижан, и, не понимая, что может пойти не так, мы, посмотрев на термометр, который показывал жалкие -5°C, что нас совершенно не пугало, поехали к месту.
Дорога заканчивалась километра за полтора до места, мы вышли из машины, и почувствовали, что здесь довольно ветрено. Впрочем, это уже не могло нас остановить, и мы пошли к пирсу. Тропа пролегала через небольшой лесок, и в какой-то момент мы увидели, как в десятке метров от нас, среди деревьев, движется огромный корабль. Мы не сразу поняли, что это судно, которое входит из Рижского залива в устье Даугавы — сначала нам показалось, что корабль плывёт по лесу, и мы остановились в полном ступоре от этого зрелища.
Довольно скоро мы вышли к пирсу, который начинался как раз в том месте, где Даугава впадает в море. Лес кончился, и тут мы поняли, что тот ветер, который был до этого — это вообще не ветер, а так, лёгкое помахивание опахалом. Здесь, на берегу, ветер был уже вполне конкретный и уверенный, и к нашему приходу он постарался замести все следы местных пешеходных тропинок, хорошенько забросав всё удачно подвернувшимся снегом. Мы переглянулись, понимая, что самым разумным будет пойти обратно... Но тут Ксюша увидела маяк.
Вы же помните, у неё был новый фотоаппарат, и тут она поняла, что на этот вот фотоаппарат она ещё ни разу не фотографировала маяк. Мои попытки убедить её в том, что самые лучшие кадры маяков получаются, если снимать их телеобъективами с большого расстояния, не возымели действия, и она категорично заявила, что у нас просто нет другого выбора, кроме как идти к маяку.
Этот поход был, пожалуй, худшим проявлением слабоумия и отваги на нашей памяти. Влажный морской ветер на пятиградусном морозе пробирался прямо в суставы и вынимал из них душу. Дороги до пирса просто не было, всё было завалено снегом, под которым была толстая корка льда, которая иногда ломалась, и нога проваливалась куда-то вниз — спасибо хотя бы, что не в воду.
Когда мы дошли до начала бетонного пирса, ситуация драматически ухудшилась. Бетонные плиты представляли собой сплошной неровный каток, омываемый с обеих сторон морем. Никакого ограждения, конечно же, не было. К тому же, на пирсе не ограниченный уже ничем ветер бушевал в полную силу, и нас сдувало во все стороны одновременно. Напоминаю, что удерживать равновесие нам приходилось посредством промёрзших до состояния окоченения мышц.
Но мы дошли. Я до сих пор удивляюсь этому, но мы дошли, сфотографировали этот чёртов маяк, и пошли обратно через всё это. Теперь я могу с гордостью говорить, что мы побывали в ледяном аду и вернулись живыми, и ничуть не покривлю душой.
Дальнейшие наши планы предполагали ещё немного слабоумия и много отваги. Пока мы были у этого маяка, мы успели заметить, что на другой стороне устья тоже есть пирс, и на его конце тоже есть маяк, и, более того, мы признали в нём тот самый маяк, до которого мы не дошли, пока гуляли по пляжам Юрмалы. Тот маяк, к которому мы дошли, был так себе маяк, а вот тот маяк, который был на той стороне — это был всем маякам маяк, высокий и полосатый, по причине чего мы к нему так и стремились. Потом мы уже узнали, что это Даугавгривский маяк, довольно известное сооружение, а тогда мы просто хотели к нему как-нибудь попасть, тем более, что по прямой до него было приблизительно метров двести.
Но дорожная сеть Латвии имеет свои особенности. Чтобы преодолеть двести метров водной поверхности, нам предстояло проехать сорок километров. Сорок километров, Карл! Я уже готов был просто проплыть несчастные двести метров, чтобы разделаться с этим, но Ксюша отказалась.
Самое интересное в этой истории то, что к Даугавгривскому маяку мы так и не попали. Проехав эти сорок километров, мы упёрлись в шлагбаум с угрожающими надписями о том, что здесь пограничная территория, и ехать дальше нам строго не рекомендуется во избежание. Поэтому мы проехали ещё дальше, к ближайшей точке, откуда можно было выйти на берег, и пошли по берегу к маяку, но он всё равно был слишком далеко от нас, а приключение на пирсе Мангальсала не оставило нам никаких сил. Сфотографировав злополучный маяк издалека, мы отправились обратно.
В последний раз, когда мы поехали к морю, мы нашли пляж с платной парковкой. Представьте: посреди заснеженного леса стоит будка с охранником, который с большими-большими глазами берёт у нас деньги и пропускает на платную парковку, также расположенную в лесу и абсолютно пустую. Видимо, летом это популярное туристическое место, а мы оказались единственными его посетителями за все три месяца зимы, но зачем тогда, спрашивается, держать несчастного охранника в будке в холодное время года? Это форменное издевательство и над охранником, и над нами, и над здравым смыслом.
Много времени на море мы на сей раз не провели, и поехали в «Латвийский этнографический музей под открытым небом». Вообще, это довольно популярное у туристов место, но новогодние каникулы к тому времени закончились, и мы бродили по музею, лишь однажды встретив других людей — видимо, таких же социофобов, как мы.
Я не буду описывать впечатления от представленных в музее построек — вы можете составить их сами по фотографиям и по Википедии. Вместо этого я хотел бы рассказать, как мы прокладывали тропы между интересовавшими нас точками музея по колено в снегу, руководствуясь лишь его немасштабной картой, потому что путь в обход был слишком долгим; как ловили закат и искали мельницу, и как почти заблудились и искали выход в темноте. На самом деле, этот музей — нереально атмосферное место, если попасть туда в правильное время. Приди мы туда летом, белым днём, среди толпы других туристов — никакого волшебства бы не было, мы бы просто осмотрели деревянные здания. Поэтому мой вам совет — отправляйтесь туда зимой, в снег, и под вечер, и тогда в нём будет так интересно потеряться.
